Хохотался!
Немного цитат :)
...Впрочем, на фоне дальнейшего это зло не так большой руки. Ибо «Зулейха», – воспользуюсь определением Мартына Ганина – содержит все основные признаки культурной невменяемости, которую в просторечии называют графоманией.
.
Яхина – по ту сторону литературного добра и зла; свидетельством тому стиль романа – он сродни рунической поэзии, где каждая последующая строка перефразирует предыдущую: «Как получилось, что за годы он прикипел к этой недружелюбной и суровой земле? К этой опасной реке, коварной в своем вечном непостоянстве, имеющей тысячи оттенков цвета и запаха? К этому бескрайнему урману, утекающему за горизонт? К этому холодному небу, дарящему снег летом и солнце – зимой?» – и так 512 страниц. Большая книга, это точно. Преимущественно по объему.
...
Кстати, о Париже: в 1946 году сын героини Юзуф получает письмо от своего учителя, художника Иконникова, ушедшего из трудпоселка на фронт: «Слов в письме не было; в центре листа – свечка Эйфелевой башни (карандаш, тушь); мелкая приписка в углу: Марсово поле, июнь 1945 (Париж цензор вымарал черным, а Марсово поле и дату оставил)». Бежал к союзникам? – вряд ли: солдатский треугольник, цензор… Значит, легендарная встреча имела быть не на Эльбе, а на Сене? Да уж. Музыку Покрасса оставить, текст Солодаря срочно переписать: «Едут, едут по Парижу наши казаки!»
.
Впрочем, эта правка – лишь часть работы, которую предстоит проделать историкам после прочтения «Зулейхи». Судите сами: «Весной сорок второго Кузнец явился, как всегда, – снегом на голову, вдруг. Привел с собой баржу, плотно набитую изможденными людьми с темно-оливковой кожей и породистыми выпуклыми профилями – крымские греки и татары… Басурман депортировали с южных территорий превентивно, не дожидаясь, пока край будет занят оккупантами и малые народы и народцы получат возможность переметнуться к врагу». До яхинских открытий считалось, что «басурман» выселяли из Крымской АССР в 1944-м, и оказаться вместе они никак не могли: татар депортировали 18-20 мая, а греков – 27 июня…
...
Однако самое недостоверное, что есть в тексте – даже не детали, но авторский, простите за матерное слово, мессидж. Книжку условно можно разделить на две части. Первая выглядит анафемой 30-м годам: Г.Я. активно перерабатывает литературный секонд-хэнд, прилежно воспроизводя кошмар столыпинского вагона по Солженицыну и Гинзбург. СССР вызывает, мягко говоря, не самые лучшие ассоциации: «Велика страна, где живет Зулейха. Велика и красна, как бычья кровь. Зулейха стоит перед огромной, во всю стену, картой, по которой распласталось гигантское алое пятно, похожее на беременного слизня, – Советский Союз». Однако за этим следует головокружительное сальто-мортале – ап! – и анафема плавно перетекает в осанну, «Крутой маршрут» – в «Аристократов», если не в «Спутник агитатора». На берегах Ангары происходит массовая сбыча мечт. Зулейха наконец-то рожает жизнеспособного ребенка, профессор Лейбе чудесным образом исцеляется от давнего психического недуга, чекист Игнатов обретает любовь, пусть и недолгую, агроном-теоретик Сумлинский радостно применяет свои знания на практике, а художник Иконников получает возможность хоть иногда писать для души, – и все вместе вливаются в созидательный труд на благо социалистического Отечества. Название трудового поселка Семрук созвучно имени вещей птицы справедливости и счастья Семруг – легенда о ней в тексте, знамо, присутствует.
.
«Любовь и нежность в аду», – писала Л. Улицкая в предисловии к роману. Однако ад на поверку оказывается более чем комфортным. Сравните-ка два более чем красноречивых пассажа. Год 1930, деревня Юлбаш: «Зулейха открывает глаза. Темно, как в погребе… За окошком у изголовья – глухой стон январской метели». Год 1938, поселок Семрук: «Зулейха открывает глаза. Солнечный луч пробивается сквозь ветхий ситец занавески… Рассвет». Трудящаяся женщина Востока сбросила ярмо векового рабства, и было ей счастье. Долой паранджу!
.
Гузель Шамилевна, вы вообще-то за красных или за белых? Впрочем, в контексте ситуации не суть важно.
.
Важно вот что: стоит перед нами простая татарская ханым – мужем битая, муллой пуганная, в Сибирь сосланная… Читатель доволен: ему что сало щепотками, что Красная Армия на Рю де Ла Пэ – все по барабану. Ему, болезному, немного надо: сперва прослезиться, потом умилиться, а прочее от лукавого. И это, между прочим, в случае Яхиной совершенно верно. Ибо единственный возможный способ читать «Зулейху» – с широко закрытыми глазами. Как она и была написана.
Journal information